ДВЮИ МВД, русский язык в деловой документации (контрольная работа, варианты 6-10)
Узнать стоимость этой работы
19.09.2017, 21:07

Вариант 6.

Михаил Евграфович Салтыков -  Щедрин.

Всю силу своего таланта Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин направил на бичевание пороков современного ему общества. По произведениям Щедрина можно изучать общественные отношения России 40-х — 80-х годов  19 века.

Сатира Салтыкова-Щедрина убеждала: если устройство государственной власти таково, что порка, кулак, полицейщина, узаконенный грабеж, бесшабашный произвол — характернейшие для данного строя явления, значит нужно это изменить.

Многие русские писатели — предшественники Щедрина и его современники — освещали в своих произведениях проблему законности и вскрыли связь правосудия с общим строем жизни. Но Щедрин особенно глубоко выявил эту связь и показал, что грабеж народа закономерен и является составной частью и характерной особенностью государственного устройства Российской империи.

Почти восемь лет, с 1848 по 1856 год, Щедрин тянул чиновничью лямку в Вятке, куда был сослан за повесть «Запутанное дело». Щедрин служил в Рязани, Твери, Пензе. Чиновничья служба тяготила писателя, но она ознакомила его с механизмом государственной машины. Вятские наблюдения Щедрина запечатлены в «Губернских очерках».

В конце 50-х годов Россия переживала мощный подъем освободительного движения. Однако угроза крестьянских восстаний была настолько сильна, что правительство вынуждено было провести ряд реформ, в том числе и освобождение крестьян от крепостной зависимости, полагая, что лучше освободить их, чем ждать пока существующие порядки будут уничтожены снизу. Идеологи буржуазии — либералы превозносили «эпоху великих реформ». Лагерь крепостников-помещиков и буржуазии, с одной стороны, и лагерь революционной крестьянской демократии, с другой, — такова была расстановка общественных сил.

В произведениях «История одного города», «Помпадуры и помпадурши», «Дневник провинциала в Петербурге», «Господа ташкентцы» Щедрин в сатирической форме рассказывает о пережитках крепостничества и общественных отношениях пореформенной России.

Центральная глава в «Помпадурах и помпадуршах» — «Сомневающийся». Этот «сомневающийся» из разговоров с правителем канцелярии «совершенно случайно узнал, что существует закон, который в известных случаях разрешает, в других — связывает. И до того времени ему, конечно, было небезызвестно, что закон есть, но он представлял его себе в виде переплетенных книг, стоящих в шкафу... Разрешающей или связывающей силы закона он не знал...». Помпадур задумался, что заключается в томах, глядящих корешками наружу? Употребляются ли в них слова, вроде «закатить» или «влепить», которые он считал совершенно достаточными для отправления своего правосудия? Может ли он, помпадур, публично высечь мещанина Прохорова, несмотря на то, что мещанское сословие изъято из категории лиц, подвергающихся телесному наказанию? Сомнения окончательно одолели помпадура. Правитель канцелярии убеждал его, что пренебрежение законом проходит безнаказанно до поры до времени. Однако, когда наступит эта пора? Если правитель канцелярии, размышлял помпадур, имеет в виду ревизора, то, право, напрасно. «Что такое ревизор? Это человек, сложенный из такого материала, как вы, помпадур. Это — помпадур в квадрате — и ничего больше». В правильности такой оценки ревизора нельзя, разумеется, отказать помпадуру. Уж кто-кто, а он, помпадур-губернатор, знал, чего стоят ревизоры.

Все свои сомнения  он решает такой постановкой вопроса: «Либо закон, либо я ...» Терзаемый сомнениями,  решает узнать, что думает поэтому поводу опекаемое им население. Оказалось, что и закон и помпадур равно чужды населению, что оно воспринимает их как «несчастие», «карательный элемент». В конце концов в клубе, где проверяются и крепнут всевозможные помпадурские убеждения, находит решение мучившим его сомнениям и полную поддержку со стороны чиновников — «закон пущай в шкафу стоит».

Так в сатирической форме заклеймил Щедрин тот страшный произвол администрации, который был характерной чертой самодержавно-помещичьего строя. Всевластие произвола извратило понятие законности.

Щедрин прекрасно понимал, что нововведения по уставам Судебной реформы 1864 г. не только не изменили классовой природы суда, но и мало чем облегчили положение народа. Нич­то так не было чуждо Щедрину, как обольщения и иллюзии. В «Господах ташкентцах» — произведении, бичующем хищничество, произвол, поборы, угнетения, есть бесподобные по юмору страницы, посвященные правосудию.

В «заведении», воспитывающем «государственных младенцев», то есть будущих всесильных администраторов, судебная реформа произвела «отуманивающее действие». Для них прокурорская и адвокатская деятельность теперь сулила немалые выгоды.

Щедрин показал, что тяга в новые суды была порождена жаждой карьеры и легкой наживы, что это — поветрие времени примерно такого же общественного характера, как жажда получения железнодорожных концессий, сулившая солидные «куши».

В «заведении» вместо игры и веревочку завелась «игра в суды». Выбирались судьи, прокуроры, адвокаты, обвиняемые, присяжные заседатели. Мальчишеская инсценировка суда в описании Щедрина — образец карикатуры на судебные заседания того времени. Обвинитель Миша Нагорнов и защитник Тонкачев — фигуры типичные. Убийственной насмешкой звучит речь Миши Нагорнова — мальчишки, глубокомысленно рассуждающего о необходимости охранять право собственности и доказательной силе косвенных улик: «Совокупность — это един­ственное орудие, которое имеет правосудие для борьбы со злом! Зло уклончиво и лукаво, господа присяжные; оно совершает свои деяния в темноте ночи, оно окутывает их мраком, составляет для них искусственную обстановку, обманывает, заметает следы. Но здесь-то именно и постигает его недремлющее око правосудия! Ежели ты там не был, то где же ты был? ежели ты не помнишь, где был, то почему у тебя на руке царапина?.. И так далее, и так далее — покуда, наконец, из всех этих мелких и, по-видимому, ничтожных признаков не образуется совершеннейшее доказательство!»

«Помпадуры и помпадурши», «Господа ташкентцы» были напечатаны в начале 70-х годов, но и в последующих своих произведениях разных жанров — в очерках, статьях, в романе «Господа Головлевы» — Щедрин многие страницы посвящал правосудию, привлекая материал судебной практики для постановки самых сложных и острых проблем законности.

Проанализируйте каждую из частей  текста по плану.

1. Укажите синтаксические особенности предложений данного текста.

2. Найдите причастные и деепричастные обороты  и укажите их  значение.

3. Найдите имена существительные, перешедшие из причастий, каково их    значение?

4. Какая юридическая терминология используется в тексте, каково ее значение?

5. Выпишите слова, имеющие орфографические трудности, объясните их написание.

 

Вариант 7.

Михаил Евграфович Салтыков -  Щедрин.

В «Незаконченных беседах» Щедрин говорит о нашумевших в ту пору процессах, например, о деле игуменьи Митрофании, обвинявшейся в крупных подлогах, о деле супругов Непениных, которые обвинялись в убийстве и отделались сравнительно легким наказанием, о деле Кронеберга, обвинявшегося в истязании малолетней дочери и оправданного с помощью известного петербургского адвоката В. Д. Спасовича.

Щедрин обратил внимание на такую особенность новой судебной практики: обвинитель и защитник обращались к психологии обвиняемого и на ней строили свои заключения.

Писатель говорил устами одного из своих персонажей, что обращение обвинителя к психологии подсудимого становилось для него  пыткой: «... Как доказать подозреваемому, что никто другой не может быть вором, кроме него, не покопавшись в его внутренностях, не выяснив перед лицом почтеннейшей публики его всегдашнее нравственное тяготение к воровству? Может случиться так, что сперва обругают человека, припомнят, что он, еще в школе будучи, колбасу товарища украл, а потом окажется, что в данном случае он совсем не виноват. Призывают, например, в свидетели прошлое обвиняемого и говорят: на основании таких-то и таких-то данных, подтвержденных достоверными свидетельскими показаниями, письмами, журналом подсудимого, его отрывочными, невольно вырвавшимися признаниями, — вы должны считать это прошлое не просто косвенною уликой, имеющей почти характер поличного. Психология начинает группировать факты: одни оставляет в тени, другие подводит ближе к свету. В результате получается очень тонкая, почти кружевная работа, которая может нравиться, но в которой никак нельзя отличить, что правда и что налгано».

Щедрин оговаривается, что и защитник в целях оправдания подсудимого обращался к его психологии, стремился вникнуть в его душевное состояние. Но дело все-таки, не в защитнике, дело в том, что суд, охранявший права собственников  и наемное рабство, из обращения к психологии подсудимого сделал средство обвинения, сплошь и рядом заведомо ложного. И если в суде крепостническом в ходу были истязания физические, то в суде буржуазном копание в душе подсудимого стало пыткой нравственной, психологической. Щедрин в данном случае со свойственной ему проницательностью обратил внимание на эту важную особенность судебной практики в буржуазном государстве.

Пишет Щедрин и о присяжных заседателях, отмечая, что они часто не сознавали гражданской ответственности за правосудие и старались уклониться от участия в суде.

- Помилуйте, ваше превосходительство, я сижу в мелочной лавочке — кто же теперича за меня сидеть будет, — отговаривается один.

— Я даже не понимаю, каким образом позволили себе привлечь меня,  я в государственной службе состою! — удивляется другой.

Но когда правительство Александра III в своей реакционной политике перешло к ограничению деятельности присяжных и усилению полицейских начал в правосудии, Щедрин, как всегда, быстро отозвался на эти действия и жестоко высмеял их.

В это время полиция и следственные органы стали вводить в обыкновение обвинять и арестовывать на основании так называемых косвенных улик. Одно предположение и подозрение влекли обыск и арест множества лиц. Реакционная печать охраняла такие порядки.

Суд копался в материалах дела, клал в основу не доказательства, а искусственно нанизанные косвенные улики, превращая последние в прямое доказательство виновности.

- Что такое косвенная улика? — иронически спрашивал Щедрин: — Это такой признак преступления, который, хотя сам по себе не имеет никакого значения, но, будучи сопоставлен с другими, тоже не имеющими собственного значения признаками, будучи рассматриваем, так сказать, в связи с целым рядом такого же рода признаков, составляет совершенное доказатель­ство.

Широкое вторжение в личную жизнь, массовые обыски стали обычным явлением в практике следственных и судебных органов.        Щедрин превосходно знал особенности, детали судебной практики, он видел в ней, в буржуазно-полицейской законности, концентрированное выражение пороков общественного строя. Писатель показал, как страдал от этой «законности» народ, «какая это всеохватывающая и крепкая сеть, какая это застарелая язва, для избавления от которой нужно избавление от всей системы полного самовластия полиции и полной бесправности народа».

Проанализируйте каждую из частей  текста по плану.

1. Укажите синтаксические особенности предложений данного текста.

2. Найдите причастные и деепричастные обороты  и укажите их  значение.

3. Найдите имена существительные, перешедшие из причастий, каково их    значение?

4. Какая юридическая терминология используется в тексте, каково ее значение?

5. Выпишите слова, имеющие орфографические трудности, объясните их написание.

 

Вариант 8.

Антон Павлович Чехов

(1860—1904)

Антон Павлович Чехов так же, как и его великие предшественники М. Салтыков-Щедрин, Л. Толстой, Ф. Достоевский, теме суда и законности уделил значительное внимание. Об этом говорят его рассказы «В суде», «Злоумышленник», «Унтер Пришибеев», «Мужики» и другие. Чехов написал также большое произведение о правосудии «Остров Сахалин». В нем запечат­лены личные наблюдения писателя, ознакомившегося с тюрьмами и условиями ссылки на Сахалине. Эти произведения очень важны для тех, кто серьезно изучает вопросы права и законности прошлого.

Чехов подчеркивал, что писатель не может ограничиваться изображением лишь красот природы, он непременно должен вторгаться в общественную жизнь, касаться прав и интересов народа.

Чехов был репортером по известному «Скопинскому делу». Его описания этого процесса, подсудимых, потерпевших и свидетелей — живая и правдивая картина.

Группа «дельцов» в захолустном уездном городке Скопине открыла «банк». Широкая реклама привлекла в банк миллионы рублей со всех концов России. Не только организаторы, но и вкладчики не прочь были хапнуть за счет высоких процентов по вкладам.

Собранные миллионы безудержно расхищались его «учредителями». Оказалось, что один из «учредителей», обладавший «имущество» стоимостью в 330 рублей, получил из банка 118000 рублей. Сам «учредитель», не имевший ничего, кроме весьма представительной фигуры, задолжал банку 6 миллионов рублей. Существовал устав банка, ограничивающий порядок, кредитования, однако порядок этот смягчался соответствующим подбором ревизионной комиссии. Когда члену правления банка говорили о его ответственности, он возражал: «Подают мне подписывать, я и подписываю, а поднять, что к чему — не моего ума дело».

Чехов показывает, что за деньги в царской России можно купить в суде «правду», безнаказанно обидеть человека, не только ограбить его, но и засадить в тюрьму. Богач открыто говорил, что он может повернуть закон в свою сторону: «Я мужик богатый, сильный, у заседателя руку имею и могу вот этого самого хозяина завтра же обидеть: он у меня в тюрьме сгниет, и деньги его по миру пойдут. И нет на меня никакой управы, а ему защиты...»

Чехов еще в раннюю пору творчества высмеивал самоуправство полицейских. Из рассказа «Брожение умов» мы узнаем о том, как начальство арестовало группу обывателей, глазевших на стаю птиц. В донесении говорилось. «Виновные», за недостатком улик, сидят пока взаперти, но думаю их выпустить через недельку». Это классическая формула административного произвола. Достаточно собраться зевакам на улице, чтобы последовал грозный жандармский окрик: «Разойдись!». А вслед за криком — кулачная расправа и кутузка.

Чехов неоднократно обращал внимание читателей на пристрастие чиновников, к взятке. Эту непреодолимую тягу чиновничества он высмеял со злой иронией. Один из персонажей Чехова, обращаясь к полицейскому, говорит: «У этого вот лавочника в этой шкатулке лежит десятирублевка. Если вы можете пересилить себя, то не берите этих денег ... — И не возьму! Пересилю! — отвечает тот. Гордец скрестил на груди руки и при общем внимании стал себя пересиливать. Долго он боролся и страдал. Но под конец не вынес, машинально протянул к шкатулке руку, вытащил десятирублевку и судорожно сунул ее себе в карман».

Часто на страницах произведений Чехова действуют судьи, следователи, прокуроры, адвокаты.

В рассказе «Сонная одурь», несомненно, написанном с натуры, автор нарисовал заседание окружного суда с участием сторон, присутствии публики. «В зале окружного суда идет заседание... Тощий узкогрудый секретарь читает тихим тенорком обвинительный акт. Он не признает ни точек, ни запятых, и его монотонное чтение похоже на жужжание пчел или журчание ручейка. Под такое чтение хорошо мечтать, вспоминать, спать. Судьи, присяжные и публика нахохлились от скуки ...»

В обвинительном акте подробно излагается существо всего дела. Присяжные ранее не ознакомились с делом и суть последнего узнали из оглашаемого обвинительного акта. Как да­леки они от какого-либо внимания к делу, хотя им придется решать судьбу подсудимого.

Не менее скучно и самим судьям, которые будут выносить приговор. В деле участвует адвокат. Он обязан защищать подсудимого, следить за всем ходом процесса и использовать все возможности для оказания помощи подзащитному. Адвокат — типичный представитель своего сословия; ему так же как судьям, нет никакого дела до процесса. Пока секретарь читает обвинительный акт, адвокат мечтает, мысли его далеко уносятся из зала судебного заседания: «Как подумаешь, да взвесишь все обстоятельства, и, право, махнешь на все рукой и все пошлешь к черту. Заберешься к Наташе или, когда деньги есть, к цыганам — все забудешь».

Адвокат мечтает, секретарь жужжит, жужжит ...

Уже в ранних произведениях писатель вскрыл неприглядную роль адвоката, отстаивавшего интересы «своего» клиента, как бы не противоречили эти интересы обществу. Картины адвокатской деятельности даны писателем прямо с натуры.

Чехов отмечал, что адвокаты особенно усердствовали в бракоразводных процессах. Они брали непомерные гонорары с обеих сторон. Чем грязнее дело, тем оно оказывалось доходнее для адвоката

За приличный «гонорар» адвокат находил; возможность обойти все законы. Он применял все средства, не стесняясь их неблаговидности. Крупные гонорары давали надежную защиту ворам и мошенникам из привилегированных классов. Зато трудящиеся, попав под тяжелую руку царского правосудия, почти лишались защиты, не располагая возможностью предоставить адвокату крупный «гонорар».

Проанализируйте каждую из частей  текста по плану.

1. Укажите синтаксические особенности предложений данного текста.

2. Найдите причастные и деепричастные обороты  и укажите их  значение.

3. Найдите имена существительные, перешедшие из причастий, каково их    значение?

4. Какая юридическая терминология используется в тексте, каково ее значение?

5. Выпишите слова, имеющие орфографические трудности, объясните их написание.

 

Вариант 9.

Антон Павлович Чехов

(1860—1904)

Остановимся на известном рассказе  «Злоумышленник».

Мужичок был пойман железнодорожным сторожем за отвинчиванием гайки, с помощью которой рельсы скреплялись между собой. Он обвинялся по статье 1081 Уложения о нака­заниях, угрожавшей каторжными работами.

Юридическая вооруженность следователя оказалась бесполезной перед наивным простодушием обвиняемого. Следователь старается убедить обвиняемого, что нельзя, отвинчивать гайки, чтобы использовать их в качестве грузила.

«Да. нешто, ваше благородие, можно без грузила. Черт ли в нем, в живце-то, ежели наверху плавать будет! Конечно, который непонимающий, ну, тот и без грузила пойдет ловить. Дураку закон не писан», — по-своему определяет закон обвиняемый.

Тогда следователь пробует подойти с другого конца: «Так ты говоришь, что ты отвинтил эту гайку для того, чтобы сделать из нее грузило?»

— А то что же? Не в бабки играть?

— Но для грузила ты мог взять свинец, пулю, гвоздик какой-нибудь.

— Свинец на дороге не найдешь, купить надо, а гвоздик не годится. Лучше гайки и не найтить... И тяжелая и дыра есть».

Вся правовая аргументация следователя терпит крах, и он просто постановляет о заключении «злоумышленника» в тюрьму, о чем и объявляет последнему.

«То есть как же в тюрьму? Ваше благородие! Мне некогда, мне надо на ярмарку; с Егора три рубля за сало получить... За что? И не крал, кажись, и не дрался ...»

И, когда следователь, наконец, втолковывает виновному, за что он будет предан суду, виновный вполне резонно заявляет: «Надо судить умеючи, не зря ...».

Сама форма деятельности органов суда отталкивала своей скукой и бездушием. Вот картина суда. «Пасмурные окна, стены, голос секретаря, поза прокурора — все это было пропитано канцелярским равнодушием и дышало холодом, точно убийца составлял простую канцелярскую принадлежность или судили его не живые люди, а какая-то невидимая, бог знает кем заведенная машинка...»

На лицах судей убийственное равнодушие ко всему окружающему и к самому делу. Это равнодушие говорит о безразличии к живому человеку, о холодной жестокости, об отсутствии способности решать дело не только по совести, но даже формально, по закону.

«Кажется, — пишет Чехов о подсудимом, — не сиди он смирно, а встань и начни умолять, взывать со слезами к милосердию, горько каяться, умри он с отчаяния — все это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о камень».

Преступное равнодушие судей к судьбе человека исключало всякую возможность справедливого рассмотрения дел. «Заседание окружного суда, — рассказывает Чехов, — началось в десятом часу... Дела замелькали одно за другим и кончились быстро, как обедня без певчих, так что никакой, ум не смог бы составить себе цельного картинного впечатления от всей этой пестрой, бегущей, как полая вода, массы, лиц, видений, речей, несчастий,  правды, лжи...»

Не менее красочно показана и фигура адвоката, присутствовавшего на том заседании. Он сидит с холодной скукой на лице. Ему все уже приелось, ничего его не интересует. Не волнует его и предстоящая речь, которая, он знает, будет пустой и бесцветной, скучной и бесстрастной, как все подобные речи, произносимые перед судом присяжных. Поэтому он почти не принимает участия в судебном заседании, а если иногда и задает вопрос, то бессмысленный и случайный.

Изобличая эту мертвящую атмосферу царского суда, Чехов показал также, что в обществе нет внимания к правосудию, и даже к громким процессам,  публика относится как к своеобразным зрелищам.

Особого внимания заслуживает повесть «Драма на охоте», сюжет которой взят из истории расследования преступления. Некто совершил убийство, не оставившее прямых улик. Следо­ватель, который вел расследование, написал рассказ от своего имени и принес в редакцию. Редактор после серьезного изучения рукописи сделал правильный вывод, что подробности убийства в том виде, как они изложены в рассказе, могли быть известны лишь самому убийце. Поэтому явившемуся автору редактор, говорит: «Убийца— вы!»

Эта совесть Чехова— не  подражание уголовно-приключенческой литературе, а продуманное, с точки зрения юридической обоснованности, повествование о расследовании уголовного дела по косвенным уликам.

Произведение, целиком посвященному вопросам правосудия, тюрьме и ссылке – «Остров Сахалин»

Чехов поехал на Сахалин (1890 г.) и описал его страшные тюрьмы, чтобы возбудить внимание общества к «правосудию», царившему в стране, к жертвам его. Многие наблюдения за судом и судебными чиновниками, запечатленные в рассказах и повестях, предшествовавших поездке на Сахалин, определили решение писателя посетить это место, прославившееся вопию­щими беззакониями в отношении содержания заключенных, и рассказать о них обществу.

Известно, что Чехов перед самой поездкой усердно изучал уголовное право, историю тюремного заключения и ссылки в России.

В книге о Сахалине описаны  ссыльнокаторжные тюрьмы, каторжные работы, наказания — розги, плети, приковывание к тачке, казни; описаны судьбы женщин, по тем или иным при­чинам попавших на этот остров, быт поселенцев, думы, чувства, владевшие ими, зарисованы чиновники тюремщики. Среди, этих страшных, несчастных, огрубелых людей мелькают чистые детские лица.

Для того чтобы ближе познакомиться с жизнью заключенных в тюрьмах и ссылке, Чехов организовал перепись сахалинского населения.

Рассказывая о каторжных рабочих, Чехов написал: «К этой массе труда и борьбы, когда в трясине работали по пояс в воде, прибавить морозы, холодные дожди, тоску по родине, обиды, розги — и в воображении встанут страшные фигуры».

Чехов показал, что каторжане не утратили человечности, живут в них чистые чувства — тоска по родине, любовь к детям, жалость к женщине, они глубоко переживают унижение своего человеческого достоинства. Писатель показал отношение каторжан, к детям, раскрыв при этом особенно проникновенно душевный мир отверженных.

А. П. Чехов достиг цели, которую ставил перед собой, принимаясь за сахалинскую тему. Его книга произвела большое впечатление, возбудила интерес в обществе к вопросам правосудия, к системе наказаний, к причинам преступлений, к участи отверженных.

Проанализируйте каждую из частей  текста по плану.

1. Укажите синтаксические особенности предложений данного текста.

2. Найдите причастные и деепричастные обороты  и укажите их  значение.

3. Найдите имена существительные, перешедшие из причастий, каково их    значение?

4. Какая юридическая терминология используется в тексте, каково ее значение?

5. Выпишите слова, имеющие орфографические трудности, объясните их написание.

 

Вариант 10.

Мишель Фуко «Ненормальные» (отрывок)

...Итак, мы можем сказать, что до XVII-XVIII веков монструозность как естественная манифестация противо­естественности несла на себе печать криминальности. На уровне естественных видовых норм и естественных видовых различий монструозный индивид всегда был — если не сис­тематически, то, как минимум, потенциально — сопряжен с возможной криминальностью. Затем, начиная с XIX века, мы видим, как эта связь переворачивается и появляется то, что можно было бы назвать систематическим подозрением за всякой криминальностью монструозности. Отныне любой преступник может быть монстром так же, как прежде монстр имел все шансы оказаться преступником.

Тем самым поднимается проблема: как произошла эта трансформация? Что было ее действующей силой? Я думаю, что, дабы ответить на этот вопрос, надо сначала поставить другой, сдвоить первый и задуматься о том, как случилось, что еще в XVII веке и позднее, в XVIII веке, понимание монструозности оставалось односторонним? Как случилось, что потенциально преступный характер монструозности признавался, но не принимался в расчет, не предполагался обратный вариант — потенциально монструозный характер криминальности? Просчет природы превосходно сочетался с нарушением законов, и, тем не менее, обратное не предус­матривалось: преступление даже в крайней его степени не граничило с просчетом природы. Допускалось наказание невольной монструозности и не допускалось наличие за преступлением неподконтрольного механизма запутанной, искаженной, противоречивой природы. Почему?

На этот первый подвопрос я и хотел бы сначала ответить. Мне кажется, что причину этого следует искать в области того, что можно было бы назвать экономикой карательной власти. В классическом праве... преступление было не толь­ко намеренно причиненным кому-либо ущербом. Не исчер­пывалось оно и вредом и ущербом в отношении интересов всего общества. Преступление было преступлением в меру того, что помимо всего прочего и как раз потому, что оно пре­ступление, оно затрагивало властителя, затрагивало права и волю властителя, содержащиеся в законе, а следовательно, оно было направлено на силу, тело, в том числе физическое тело этого властителя. Таким образом, во всяком преступле­нии было посягательство, бунт, восстание против властите­ля. Даже в малейшем преступлении была толика цареубийс­тва.

В связи с этим, в силу этого закона фундаментальной экономики карательного права, в ответ ему наказание, что вполне понятно, было не просто возмещением потерь или защитой фундаментальных прав и интересов общества. На­казание было кое-чем еще: оно было местью властителя, его возмездием, его отпором. Наказание всегда было преследованием, персональным преследованием со стороны власти­теля. Властитель вступал в еще одно состязание с преступ­ником, но на сей раз, на эшафоте, это было ритуальное рас­ходование им своей силы, церемониальное представление преступления в перевернутом виде. Наказание преступника было ритуальным, совершаемым в установленном порядке, восстановлением полноты власти.

Между преступлением и наказанием не было, собственно говоря, никакой меры, об­щей единицы измерения того и другого. Для преступления и наказания не предусматривалось общего места, не было элемента, который присутствовал бы в них обоих. Пробле­ма преступления и кары ставилась не в терминах меры, не в терминах измеримого равенства или неравенства. Между одним и другим имел место, скорее, поединок, соперничес­тво. Избыточность наказания должна была соответствовать избыточности преступления и еще превышать ее. Иными словами, в самой сердцевине карательного акта с необхо­димостью имел место дисбаланс. На стороне кары должен был быть своего рода перевес. И этим перевесом было ус­трашение, устрашающий характер кары.

Под устрашаю­щим характером кары надо понимать ряд конститутивных элементов этого устрашения. Во-первых, свойственное каре устрашение должно было повторять собою вид пре­ступления: преступление должно было быть в некотором роде предъявлено, представлено, актуализировано или реактуализировано в самом наказании. Ужас преступления должен был присутствовать там, на эшафоте. Во-вторых, фундаментальным элементом этого устрашения была тя­жесть мести властителя, который должен был представать как неумолимый и непобедимый. Наконец, в этом устраше­нии должна была содержаться угроза в адрес всех будущих преступлений.

Как следствие, в эту экономику — в дисбалансную экономику наказаний — вполне естественно впи­сывалась казнь. Ключевым элементом этой экономики был не закон меры, а принцип преувеличенной демонстрации. И следствием этого принципа было то, что можно назвать сочленением жестокостей. Преступление и кара за него со­прягались не общей мерой, а жестокостью. В преступлении жестокость была той формой или, точнее, той интенсивнос­тью, которую оно принимало, доходя до некоторой степени редкости, тяжести или скандальности. За некоторой чертой интенсивности преступление считалось жестоким, и жесто­кому преступлению должна была отвечать жестокость на­казания. Жестокие кары были призваны отвечать жестоким преступлениям, повторять их в себе, но повторять, подавляя и побеждая. Жестокость кары должна была поколебать жес­токость преступления величиной торжествующей власти. Это была реплика, а не мера.

Преступление и кара за него сопрягаются исключитель­но этим своеобразным дисбалансом, складывающимся вок­руг ритуалов жестокости. Поэтому и выходит так, что сколь угодно тяжкое преступление не могло вызвать проблему, так как сколь бы тяжким оно ни было, сколь бы жестоким оно ни выглядело, власть всегда располагала большим; у ин­тенсивности правящей власти было нечто такое, что всегда позволяло ей ответить на преступление при всей его жес­токости. Неразрешимого преступления и быть не могло, поскольку на стороне власти, которой требовалось на него ответить, всегда была дополнительная власть, способная его заглушить. Вот почему власти никогда не приходилось отступать или колебаться перед жестоким преступлением: ее собственный запас жестокостей позволял ей просто за­тмить его.

Согласно этому принципу и разворачиваются великие сцены казней XVII и еще XVIII веков…

Проанализируйте каждую из частей  текста по плану.

1. Укажите синтаксические особенности предложений данного текста.

2. Найдите причастные и деепричастные обороты  и укажите их  значение.

3. Найдите имена существительные, перешедшие из причастий, каково их    значение?

4. Какая юридическая терминология используется в тексте, каково ее значение?

5. Выпишите слова, имеющие орфографические трудности, объясните их написание.



Узнать стоимость этой работы



АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ПО ВУЗАМ
Найти свою работу на сайте
АНАЛИЗ ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Курсовые и контрольные работы
БУХГАЛТЕРСКИЙ УЧЕТ, АНАЛИЗ И АУДИТ
Курсовые, контрольные, отчеты по практике
ВЫСШАЯ МАТЕМАТИКА
Контрольные работы
МЕНЕДЖМЕНТ И МАРКЕТИНГ
Курсовые, контрольные, рефераты
МЕТОДЫ ОПТИМАЛЬНЫХ РЕШЕНИЙ, ТЕОРИЯ ИГР
Курсовые, контрольные, рефераты
ПЛАНИРОВАНИЕ И ПРОГНОЗИРОВАНИЕ
Курсовые, контрольные, рефераты
СТАТИСТИКА
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТЕЙ И МАТ. СТАТИСТИКА
Контрольные работы
ФИНАНСЫ, ДЕНЕЖНОЕ ОБРАЩЕНИЕ И КРЕДИТ
Курсовые, контрольные, рефераты
ЭКОНОМЕТРИКА
Контрольные и курсовые работы
ЭКОНОМИКА
Курсовые, контрольные, рефераты
ЭКОНОМИКА ПРЕДПРИЯТИЯ, ОТРАСЛИ
Курсовые, контрольные, рефераты
ГУМАНИТАРНЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
ДРУГИЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
ПРАВОВЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
ТЕХНИЧЕСКИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Курсовые, контрольные, рефераты, тесты
РАБОТЫ, ВЫПОЛНЕННЫЕ НАШИМИ АВТОРАМИ
Контрольные, курсовые работы
ОНЛАЙН ТЕСТЫ
ВМ, ТВ и МС, статистика, мат. методы, эконометрика