11.1 «Шоковая терапия» и либерализация цен

В 1992 г. российской экономике была осуществлена попытка быстрых радикальных реформ – «шоковая терапия», хотя на практике существует и другой метод – эволюционный переход к рыночной экономике, который достаточно успешно применяется в Китае. Однако правительством был выбран первый, монетаристский вариант.

Программа «шоковой терапии" разработана специалистами МВФ и Международного банка реконструкции и развития (МБРР). Она предусматривает ускоренные преобразования в течение 10–15 лет и включает комплекс реформ, состоящий из четырех групп, или пакета мер:

1) Макроэкономическая стабилизация – ужесточение налоговой и кредитной политики, ликвидация избыточной денежной массы с целью избегания инфляции.

2) Либерализация предпринимательской деятельности – приватизация, развитие негосударственных форм собственности, структурная перестройка и ликвидация монополий.

3) Пересмотр роли государства – реформы законодательная, институциональная, социальная, государственных финансов и налогообложения.

4) И, наконец, либерализация экономики в целом, т. е. снятие многообразных административных ограничений на хозяйственную деятельность, сокращение вмешательства государства в экономику, радикальное повышение степени экономической свободы, – ключевой момент в переходе от командной, планово– распределительной экономики к рыночной. Она предполагает прежде всего либерализацию цен, дерегулирование экономики – демонтаж институтов планово распределительной системы, ограничивающих экономическую свободу, в том числе снятие ограничений на доходы и заработную плату, открытие экономики, т. е. либерализацию внешнеэкономической деятельности. Определяющие шаги по этим направлениям были предприняты в России в 1992 г. Главный элемент указанных процессов – либерализация цен. Почему это так?

Во–первых, это наиболее ответственный шаг, конкретные последствия которого предвидеть трудно, хотя заведомо ясно, что поначалу эти последствия будут негативны: скачок инфляции, снижение уровня жизни, адаптационный кризис производства. Поэтому большинство других мероприятий программ направлено либо на предупреждение этих последствий, либо на их смягчение и сокращение post factum. Во вторых, этот шаг должен в короткие сроки привести к решению наиболее одиозных проблем командной экономики: устранение товарного дефицита, оздоровление бюджетов всех уровней путем ликвидации в них дотаций к твердым ценам, запуск механизма спроса и предложения. В сущности это запуск рыночной экономики, за которым начинается ее саморазвитие. В–третьих, это изменение основных установок поведения экономических агентов.

Накануне и после либерализации цен велось много дискуссий о ее значении, о времени проведения и т. п. Многие задавали вопрос: а что, собственно, сделало первое правительство Гайдара? Ведь процесс освобождения цен начался давно и к моменту официального решения стал фактом, который этим решением был лишь легализован. На самом деле речь идет о важнейшем институте рыночной экономики. Свободные цены именно институт, более всех других влияющий на поведение Контролируемые цены влекут за собой действие закона «дать меньше – получить больше». Дефицит – прямое следствие их преобладания. Свободные цены при некоторых дополнительных условиях (конкуренция, жесткие бюджетные ограничения) ведут к сбалансированности рынка, понуждают производителей экономить. Поэтому либерализация цен – крупнейшее, революционное институциональное изменение в составе рыночных реформ, хотя оно может занимать совсем мало времени. Возможны два варианта либерализации цен – поэтапный и единовременный.

Поэтапный был предложен в программе «500 дней», а также в ряде вариантов программы правительства Рыжкова, хотя главным в его плане в конечном счете оказался единовременный административный пересмотр цен, традиционно проводившийся в советской экономике и никакого отношения крыночным реформам не имевший.

Правда, сторонники этого варианта уверяли, что пересмотр цен снимет основные диспропорции и облегчит шок от последующей либерализации. Единовременная либерализация цен – разовый акт, имеющий то преимущество, что дополнительные диспропорции, порождаемые разрывом между этапами в случае поэтапной либерализации, здесь отсутствуют. Единовременный самым быстрым образом будет способствовать свободному формированию цен продавцами и покупателями. По сути в России был реализован смешанный вариант, в основном единовременный, но в некоторых секторах – поэтапный. Еще в январе 1991 г. (до распада СССР) правительством были в значительной мере освобождены оптовые цены: 40 % цен на изделия легкой промышленности; 50 % – на машины и оборудование; 25 % – на сырье. Розничные цены оставались государственными, и только в апреле произошло административное повышение – в среднем на 70 %.В номенклатуре розничных цен 55 % оставались твердыми, 15 % – регулируемыми (устанавливались лимиты), 30% договорными, т. е. практически свободными.

Для реформаторов, начавших работать с Б.Н. Ельциным осенью 1991 г., вопрос либерализации цен – очевидный и главный вкупе с макроэкономической стабилизацией. В октябре 1991 г. президент выступает в Верховном Совете РСФСР с заявлением о предстоящих реформах, включая либерализацию цен, и получает на год чрезвычайные полномочия. 3 декабря подписан указ о либерализации цен с середины декабря. Его исполнение отложено до 2 января по просьбе союзных республик. Отрицательный эффект понятен: объявлено заранее, что рост инфляционных ожиданий обеспечен.

2 января 1992 г. – происходит единовременный отпуск цен, которые еще оставались под контролем. После этого дня свободными стали 80 % оптовых и 90 % розничных цен. Еще сохранился контроль за ценами на ряд потребительских товаров: хлеб, молоко, кефир, творог, детское питание, соль, сахар, растительное масло, водка, спички, лекарства (цены повышены в 3 раза), а также на электроэнергию, городской транспорт, квартплату и плата за коммунальные услуги. С марта по май контроль за ценами на эти товары был снят или передан на уровень регионов.

В административном порядке с сохранением государственного контроля были повышены цены: на нефть – в 5 раз, на газ и электроэнергию для производственного потребления – в 4,7; на уголь – в 5,5 раза. Это было неудачное решение, во многом обусловившее колоссальный рост цен в 1992 г. Пятикратное повышение цен на нефть и нефтепродукты сразу задало как бы нижнюю планку повышения всех остальных цен. Можно условно предположить: не будь этого, цены в 1992 г. могли вырасти не в 26,а в 8 – 10 раз. Цены на нефть либерализовали в мае 1992 г., убедившись, что трудности возникали именно там, где сохранялся контроль за ценами. Заключительный акт – переход к свободным ценам на уголь в 1993 г. После этого под контролем федерального правительства остались только цены и тарифы на продукцию естественных монополий – газ, электроэнергия, железнодорожные перевозки, транспортировка нефти и т. п.

Главные вопросы, которые определяли успех,– будет ли, как обещали, устранен дефицит, нужна ли была такая быстрая либерализация. То, что российская экономика к концу 1991 г. с точки зрения товарной обеспеченности дошла до глубочайшего кризиса, лучше всего характеризуют реальные факты. Сокращение потребления населением продуктов питания практически по всем основным их видам было отмечено уже в 1990– 1991 гг. Продажа колбасы, которая была своего рода символом благополучия в советском «развитом социализме»,снизилась за 1991 г.на 24 % (с 1835 до 1393 ты  с.т).Тот же показатель по молокопродуктам вообще составил 41% (с 21,5 до 12,7 млн. т).Консервы, которые годами лежали на прилавках продуктовых магазинов, стали раскупаться со стремительной быстротой: продажа мясных консервов возросла почти в 2 раза (с 806 до 1595 млн. усл. банок).

Если товарные запасы в розничной торговле (наконец года) в днях товарооборота в 1985 г. составляли 93 дня, то в 1990 г. этот показатель снизился до 44, а в 1991-м – и вовсе до 39 дней. По оценкам Всемирного банка, дефицит реконструированной бюджетной системы в 1991 г. составил 31 % ВВП. Потоки рублей из республик изливались в Россию. Денежная масса выросла в 4,4 раза, еще подконтрольные цены – в 2 раза (на 101,2 %). Дефицит валюты для оплаты централизованного импорта за 10 месяцев 1991 г. составил 10,6 млрд. долл. Для его покрытия последнее союзное правительство продало часть золотого запаса на 3,4 млрд. долл., растратив, кроме того, средства предприятий, организаций, местных органов власти на счетах Внешэкономбанка СССР на 5,5 млрд. долл. На 1 января 1992 г. золотой запас составил 289,6 т. Надвигалась угроза голода. Нормы отпуска продуктов по карточкам в большинстве регионов к концу 1991 г. составляли: сахар – 1 кг. на человека в месяц, мясопродукты – 0,5 кг. (с костями), масло животное – 0,2 кг. При потребности в продовольственном зерне 5 млн. т. в месяц в январе 1992 г. ресурсов в наличии было 3 млн. т. По расчетам Росхлебопродукта, дефицит зерна по  импорту составлял 17,35 млн. т. Чтобы закупить такое количество, требовалось около 3 млрд. долл. В кредит уже никто не поставлял.

В этих условиях у Правительства не оставалось никакого другого пути, кроме как пойти на быструю и масштабную либерализацию цен. Это и было сделано, т. к. никакого выбора не было. Только «быстро и спешно», за что потом Гайдара критиковали  несчетно. Кроме либерализации цен были временно отменены ограничения на импорт, установлен нулевой импортный тариф. 29 января 1992 г. Президент подписал Указ «О свободе торговли». Подобный опыт был в Польше и он принес успех. В соответствии с этим указом предприятиям независимо от форм собственности и гражданам было предоставлено право осуществлять торговую, посредническую и закупочную деятельность без специальных разрешений. Исключение, естественно, составляла торговля оружием, взрывчаткой, ядовитыми и радиоактивными веществам и, наркотиками, лекарственными средствами и другими товарами, реализация которых была запрещена или ограничена законодательством.

Было установлено, что предприятия и граждане могут свободно осуществлять торговлю. Ответственность за качество реализуемых товаров возлагалась на предприятия и граждан, осуществляющих торговлю. Местным органам власти и управления указывалось на необходимость содействия свободной торговле предприятий и граждан, обеспечения свободного перемещения товаров на территории Российской Федерации. Указ «О свободе торговли» сыграл значительную роль в формировании динамичного потребительского рынка. Люди безбоязненно могли продать накопившиеся у них товарные излишки. А излишки эти были немалые, т. к. в условиях тотального товарного дефицита все старались закупить больше. Никто не мог быть привлечен к ответственности за спекуляцию. Могли, если это было выгодно, купить в одном месте и перепродать в другом.

В общем, такая анархия свободного рынка со всеми ее недостатками (антисанитарией и т. д.) выполнила свою историческую миссию, и достаточно скоро указ после разного рода исправлений и дополнений утратил былое значение. В результате пусть не сразу, но потребительский рынок стал насыщаться. Начался рост товарных запасов в розничной торговле:49 дней в конце 1992 г. против 39 годом ранее и 56 дней в конце 1993 г. В 1992 –1993 гг. статистика исчисляла коэффициент насыщенности рынка, основываясь на данных обследования в 132 городах по 98 продуктам. Коэффициент подсчитывался как отношение числа городов, в которых на момент регистрации товар был в продаже, к общему числу обследованных городов. В феврале 1992 г. этот коэффициент равнялся 35% (по продовольственным товарам), в 1993 г.он достиг 70 %,а в октябре 1994 г.– 92 %, и его публикация вскоре прекратилась за ненадобностью. Впервые с 1928 г. граждане России расстались с дефицитом. Ответы на поставленные выше вопросы в обоих случаях положительные: скорость либерализации оправданна, важнейший результат – насыщение рынка – достигнут самое большее за 2 года. Длительность во многом объясняется политикой региональных и местных властей, на которых Гайдар переложил инициативу контроля или освобождения цен на основные продовольственные товары. В середине 1992 г. регулирование цен было введено в 23 регионах из 89, через год – более чем в 50. Кое-где регулирование превышало объем, предусмотренный декабрьским Указом Президента о либерализации цен.

Однако удержать инфляцию не получилось. Рост цен превзошел все прогнозы реформаторов. Планировалось, что цены в январе – феврале 1992 г. вырастут в 2–2,5 раза, но оказалось, что только за январь потребительские цены выросли в 3,5 раза. Сопротивление жесткой финансово–кредитной политике было отчаянным, объективно обусловленным глубокими структурными деформациями. Инфляционный навес оказался в России очень большим. Инфляция на долгие месяцы стала выражаться в двузначных цифрах в месяц. Экономика приблизилась к гиперинфляции, порогом которой считается, по определению, уровень в 50 % роста цен в месяц.

Конечно, от этого страдало население, особенно его малообеспеченная часть. Рост цен в первый год после их либерализации всегда значителен. Интересно в этой связи сопоставление по странам. Для России таким годом стал 1992-й – 2508 %, а 1991-й – для Болгарии (457 %), Чехословакии (54 %), Венгрии (33 %), Румынии (252 %). В Польше в первый год после либерализации (1990) рост цен составил 249 %. Как видим, Россия – безусловный лидер.

Более того, и во второй год после отпуска цен их рост оставался в России  чрезвычайно большим: 844 % за 1993 г. И только в 1994 г. он составил 215 % ,что примерно соответствовало показателям других стран с переходной экономикой. Только у них эти цифры были в первый год после либерализации цен. Повышение цен на нефть моментально подтолкнуло директоров на неправедный путь, многие стали повышать цены на свою продукцию в 10–15 раз против 1991 г. Хрестоматийным стал пример, характеризующий рост цен на тяжелые трактора, выпускавшиеся одним из оборонных заводов России: если до либерализации цена на трактор равнялась 21тыс. руб., то в конце марта 1992 г. (т .е.спустя всего три месяца) она была уже 600 тыс. руб. Только ли недостатком последовательности и решительности можно было объяснить столь взрывной рост цен? Видимо, нет. Инфляционный навес не удалось сократить до либерализации цен. Это не могло не привести к бегству от денег. Люди и избавлялись от них, несмотря на то, что реальная заработная плата в промышленности, например, в январе 1992 г. снизилась на 60 % (при росте номинальной на 40 %).

Существенную роль в раскручивании инфляционной спирали сыграли и немонетарные факторы. Высокий уровень монополизации экономики, несмотря на принятие в 1991 г. Закона «О конкуренции ограничении монополистической деятельности на товарных рынках», объективно способствовал быстрому росту цен.

Наконец, отсутствовала элементарная деловая культура эффективного рыночного хозяйствования. Большую прибыль, как известно, можно получать не только за счет ее прямого увеличения, но и за счет снижения издержек производства. Но к этому еще предстояло прийти. В 1992 г., в который Россия вступила с пустыми прилавками, о снижении себестоимости никто не задумывался – и так купят, другого нет. Экономическое поведение предопределялось объективными факторами, агенты и действовали соответственно. Новые институты только постепенно начинали влиять на поведение экономических агентов.

Если правительство освобождаете цены, то должно освободить и доходы. Поэтому либерализация доходов населения, заработной платы также стала важнейшим направлением реформ правительства Е. Гайдара. Устанавливалось, что предприятия и организации самостоятельно определяют размер средств, направляемых на потребление. Заслуживают внимания результаты снятия ограничений на заработную плату и на прирост средств, направляемых на потребление. Доля оплаты труда в денежных доходах населения сократилась с 69,9 % в 1992 г . до 37,8 % в 1995 г. Напротив, в эти же годы резко возросла доля доходов, квалифицируемых в статистике как «доходы от предпринимательской деятельности и др.»: с 16,1 до 49,4 %,что отражает в значительной мере уход личных доходов в тень. Быстро росла и степень неравномерности распределения всей суммы доходов между отдельными группами населения. Максимального значения этот показатель – коэффициент концентрации доходов (индекс Джини) – достиг в 1994 г. – 0,409. На долю пятой группы населения (с наибольшими доходами) приходилось 46,3 % общего объема денежных доходов населения, в то время как на долю первой группы (с наименьшими доходами)пришлось лишь 5,3 % .Заработная плата работников предприятий и организаций, несмотря на ее дерегулирование, не успевала в своем росте за темпами инфляции: среднемесячная начисленная заработная плата возросла с 22 долл.в 1992 г. до 98 долл. в 1994 г .и до 157 долл.в 1996 г., а затем упала в 1998 г. ниже уровня 1994 г. Хотя предприятия и организации теперь самостоятельно определяли размер средств, направляемых на потребление, государство не могло не регулировать размер месячной оплаты труда, ниже которого предприятия, учреждения, организации независимо от форм собственности и организационно правовых форм хозяйствования не имели права ее опускать. Это так называемый минимальный размер оплаты труда (МРОТ). В связи с высокими темпами инфляции МРОТ довольно часто пересматривался. Уровень минимальной заработной платы никогда и близко не приближался к уровню прожиточного минимума. В этом смысле категория минимальной заработной платы пока не выполняла той роли, которую она должна была выполнять. Соотношение МРОТа и прожиточного минимума к 1996 г. достигло 20,5%,и только к 2000 г. планировалось выйти на соотношение один к двум.

Однако государство, желая хоть как-то воздействовать на инфляцию, не удержалось от попытки регулировать расходы на оплату труда через определенный порядок налогообложения затрат на оплату труда, превышающих их нормируемую сумму. Этот порядок заключался в том, что сумма фактических расходов на оплату труда основного персонала сравнивалась с их нормируемой величиной, и если фактические расходы были больше нормируемых, то это превышение облагалось налогом по той же ставке, что и прибыль (35%).

Несмотря на преобладание в парламенте левых и популистов, удалось избежать автоматической индексации доходов в меру роста цен. Применялись только компенсации для пенсионеров, инвалидов и работников бюджетной сферы. По этой причине сократились разрывы между максимальными и минимальными пенсиями практически до незначимых величин. Все же инфляционного давления со стороны доходов в России практически не было.

Еще один вопрос, который попыталось решить правительство в 1990-е годы – это вопрос об открытости экономики. Открытая экономика, обеспечивающая свободное движение товаров, людей и капиталов, почти столь же важный институт эффективной рыночной экономики, как и свободные цены. Конечно, рыночная экономика может быть открытой или закрытой, в отличие от плановой, которая может быть только закрытой. Но эффективная рыночная экономика с активной конкуренцией может быть только открытой. В ходе рыночных реформ в России открытие экономики имело особое значение. Во–первых, как и свободная торговля, оно позволяло ускорить насыщение рынка, ликвидировать дефицит, что в сочетании со свободными ценами было вполне возможно. При этом рост цен должен был оказаться ниже, если бы макроэкономическая политика проводилась достаточно жестко. Во–вторых, открытие экономики наносило удар по советскому монополизму, сразу снимая вопрос о том, можно ли вводить свободные цены, не создав конкурентной среды. Конечно, при этом конкуренция не возникала между российскими производителями. Но они лишались возможности реализовать выгоды монопольного положения, занимаемого ими в закрытой советской экономике, получали свободный доступ к товарам, ранее казавшимся недосягаемой мечтой, и к заработкам от внешней торговли («челноки»). Это снижало социальную напряженность, расширяло социальную базу реформ. Это было особенно необходимо, поскольку открытие экономики весьма и весьма болезненная мера, пожалуй, не менее шоковая, чем либерализация цен, хотя и более растянутая во времени. Предприятия, кое-как продававшие свою продукцию на закрытом рынке, при свободном импорте и более жестких бюджетных ограничениях, теряли рынок и проваливались. Результат – спад производства, для которого открытие экономики было едва ли не самым сильным фактором. Оно наряду со свободными ценами являлось мощным импульсом структурных сдвигов, особенно в первой фазе реформ, когда структурная перестройка носила пассивный, разрушительный характер.

Этап либерализации внешнеэкономических связей начался в 1992 г. Соответствующий Указ Президента РФ «О либерализации внешнеэкономической деятельности на территории РСФСР» был подписан в ноябре 1991 г. И это был один из первых важных шагов команды Е. Гайдара. В соответствии с Указом всем «зарегистрированным на территории РСФСР предприятиям и их объединениям независимо от форм собственности» было разрешено осуществлять внешнеэкономическую деятельность без специальной регистрации.

Валютные операции должны были осуществляться на основании лицензий. Банкам, уполномоченным на ведение валютных операций на территории РФ, было разрешено открывать валютные счета всем юридическим лицам и гражданам. Иностранная валюта, находящаяся на счетах граждан, должна была выдаваться по их требованию без каких– либо ограничений и разрешений. Центральному банку рекомендовано самостоятельно определять с 1 января 1992 г. курс рубля, используемый для расчета рублевого покрытия части валютной выручки предприятий, подлежащей обязательной продаже. Это одна из немногих ограничительных мер, которая содержалась в Указе. Были отменены ограничения на участие граждан и юридических лиц во внешней торговле, на проведение валютных операций через уполномоченные банки, включая ограничения на покупку наличной валюты. Важнейшее значение имело решение о том, что курс рубля к иностранным валютам должен складываться на основе спроса и предложения на аукционах, биржах, межбанковском рынке при купле продаже валюты коммерческими банками и другими юридическими лицами и гражданами. С 1 июля 1992 г. был введен единый рыночный курс рубля, определяемый по результатам торгов на Московской межбанковской валютной бирже. Затем аналогичные площадки были открыты в других крупных городах. Это была конечная точка и логическое завершение цикла мер по открытию экономики. Рубль, по сути, уже тогда стал конвертируемым по текущим операциям.

11.2 Перестройка отношений собственности. Приватизация и акционирование

Приватизация есть процесс преобразования государственной или муниципальной собственности в частную. Частная собственность – это собственность в любых формах, не являющаяся государственной или муниципальной. Возможна смешанная собственность, когда государство имеет долю в капитале компании наряду с частными физическими или юридическими лицами. В таких случаях компанию можно считать частной, если доля государства или муниципальных образований меньше 50 %. Эти определения позволят нам сделать более ясным последующие вопросы. Частная собственность – ключевой институт рыночной экономики, такой же по значению, как свободные цены. Есть рыночные экономики с более или менее значительным государственным сектором, но нет таких, в которых существует только государственный сектор или в которых государственный сектор преобладает. Если такое случается, то экономика перестает быть рыночной. При этом снижается и ее эффективность.

Государственные предприятия могут быть эффективными, но только в среде частных предприятий и при наличии конкуренции. Падение их эффективности происходит при доминировании государственных монополий (ослабление или отсутствие конкуренции - внешние факторы), а также в силу ослабления хозяйственных мотиваций (отсутствие хозяина, эффективного собственника - внутренние факторы ). Эти факторы главные.

Поэтому вопрос о частной собственности и о приватизации приобрел в ходе реформ первостепенное политическое, идеологическое, а также и практическое значение. Реформаторы были полностью убеждены (как прежде марксисты), что создать процветающую экономику можно только на базе частной собственности.

Экономическая теория, да и здравый смысл (в этом вопросе у них нет разногласий) подсказывают, что построение рыночной экономики обязательно должно сопровождаться переходом значительной части государственной собственности в частные руки – разгосударствлением, или приватизацией. На этот аспект было обращено весьма серьезное внимание, именно с ним связывали свои расчеты те силы, которые инициировали перестройку. Их не слишком беспокоило, что рекомендуемый теорией порядок действий был нарушен. А порядок таков: сначала приватизация и демонополизация, а потом либерализация цен. В случае с Россией либерализация оказалась первой, а приватизация – второй (подлинная демонополизация не состоялась до сих пор).

Надо заметить, что приватизация может производиться с различными целями и по разным схемам. В принципе, эта процедура далеко не новая, она не раз осуществлялась, причем в несходных исторических и экономических условиях, при сильно различающихся экономических укладах, неодинаковом общественном устройстве и пр. Приватизация происходила в условиях либеральной экономики и открытого общества (типа Великобритании при М. Тэтчер), но она проводилась и в существенно закрытых экономиках (типа Японии 1950-х гг.), так что опыт накоплен значительный. Сейчас можно твердо сказать, что этим опытом не только не воспользовались, но и пренебрегли им. Обычно приватизация происходит (производится государством) тогда, когда государство не видит необходимости иметь в своем владении те или иные отрасли и отдельные предприятия, тратить на это финансовые и иные ресурсы. Подобная ситуация складывается прежде всего при таких обстоятельствах, когда государство находит серьезные причины для вывода о том, что частный капитал будет более эффективно управлять соответствующим предприятием или группой предприятий, отраслью промышленности. Это значит – лучше использовать возможности, предоставляемые рыночной экономикой (в принципе, допустима гипотетическая поправка – не обязательно рыночной, а той, которая есть в стране.), тоньше учитывать конкретные рыночные условия, включаться в конкурентную борьбу, эффективно добиваться снижения затрат и т. д. Но когда наступает такая пора для предприятий или для отрасли? Тогда, когда они крепко стоят на ногах. Если государство поставило на  ноги предприятие или отрасль, то оно обеспечивает приватизацию этого хозяйственного объекта, продает его, разгосударствляет. При этом, разумеется, оно получает деньги, т. к. продает государственную собственность, способную приносить (и приносящую) прибыль.

Неповоротливое, бюрократическое, чиновничье государство, которое очень плохо ориентируется, когда дело касается быстро меняющейся рыночной конъюнктуры, сильно запаздывает с реакцией на сигналы рынка, продает объект более эффективному частному собственнику, поскольку он, хотя и обладает, возможно, теми же недостатками, но заведомо в гораздо меньшей мере, чем свойственно системам бюрократического управления. А государственное управление везде и всюду, во все времена бюрократизировано и экономически менее эффективно. Но когда для предприятия или отрасли наступают тяжелые времена, когда оно с трудом стоит на ногах, вот-вот рухнет, тогда на первый план выходят факторы, отличные от экономической эффективности.

Бывают случаи, когда предприятие или отрасль нужны государству, оно видит необходимость в силу разных причин сохранить их, в частности, они могут иметь оборонное, социальное, научно–техническое значение, быть так или иначе связаны с национальными традициями, производить продукцию, которая с учетом отдаленной перспективы представляется важной. Но при всем том соответствующий объект в условиях текущей (либо среднесрочной – любой, поддающейся экономической оценке  по рыночным критериям) конъюнктуры убыточен, затраты на его функционирование не окупаются, о развитии и речи нет. Ни один частный собственник с таким объектом возиться не будет, он предпочтет ликвидировать предприятие, продаст здание или использует его для организации какого-либо иного, более эффективного производства. В таких ситуациях обычно прибегают к деприватизации, национализации: государство выкупает у частных собственников соответствующие объекты. Затраты, обусловленные убыточностью предприятия, перекладываются на бюджет, т. е. на налогоплательщика. Он и платит либо за достижение государственных (или объявляемых таковыми) целей, либо за то, чтобы в случае просто убыточного, погибающего предприятия, мягко демпфируя его падение, ликвидировать его с гораздо меньшими социальными угрозами, чем было бы в случае частного собственника. В первом из этих случаев начинают поступать (не с рынка, а из бюджета!) деньги на развитие, появляется возможность обновить производство и пр. Конечно, при этом предприятие не становится сразу прибыльным, но постепенно встает на ноги. Тогда его отдают частному капиталу – приватизируют.

В России произошло иначе: задачи приватизации не были ясно поставлены, ибо намерение передать в частные руки как можно больше государственной собственности нельзя считать четко сформулированной позитивной целью, она имеет преимущественно негативный характер (не знаем, чего хотим, но только не то, что имеем), из такой цели не вытекает ясных задач, все может быть истолковано соответствующим образом. Главными оказались не позитивные цели, при постановке которых можно было бы разобраться, в каком порядке осуществлять приватизацию, какие схемы использовать, что и как при этом контролировать, как обеспечить процесс обеспечения законодательной базой и пр., а негативные, в данном случае – оставлять производство во владении и распоряжении у государства). Действовали не экономические, а политические критерии – надо было отобрать экономический потенциал у государства, передать его в частные руки и тем самым обеспечить необратимость политических изменений, невозможность реставрации социалистической системы. Реформаторы старались как можно быстрее «увести» государство отовсюду, где соображения безопасности непосредственно не препятствовали такому решению (при этом подобные соображения рассматривались очень упрощенно, без учета дальнейшей перспективы и без оценки тех угроз безопасности, которые порождались самим процессом ускоренной приватизации).

Процессы приватизации предполагают:

- подготовку объекта к продаже, т. е. его реорганизацию, и инвестиции, позволяющие сделать объект привлекательным для инвестора;

- продажу за деньги из принципа «То, что досталось задаром, не ценится». Какая цена – не главное, иной раз выше ценятся обязательства покупателя производить дальнейшие инвестиции и сохранять рабочие места;

- наличие рынка капиталов, с которого могут быть привлечены инвесторы с необходимыми средствами и который предлагает информацию, позволяющую хотя бы приближенно оценить рыночную стоимость объекта;

- возможность привлечения квалифицированных менеджеров консультантов, оценщиков, способных грамотно подготовить объект к приватизации.

Вся приватизация на Западе с 1970-х гг. шла по этой модели. В странах с переходной экономикой, т. е. в странах Центральной и Восточной Европы и бывшего СССР, таких условий не было.

Там исходные условия характеризовались следующими особенностями: отсутствием капиталов, необходимых для приобретения приватизируемых объектов, и их владельцев, которых можно было бы считать эффективными собственниками; полным отсутствием рынка капиталов и специалистов, которые обеспечили бы решение задач оценки и подготовки объекта к продаже. Единственной доступной оценкой была балансовая стоимость основных фондов, отражавшая затраты на приобретение их элементов, притом в разное время; сложными политическими условиями переходного периода, революционными сдвигами, в результате которых происходила смена элит. Старая номенклатура сопротивлялась, и ее силы возрастали по мере того, как в ходе трансформационного кризиса снижались производство и уровень жизни, росла социальная дифференциация. Ее сила во многом была связана с государственной собственностью, управление которой осуществляли в основном ее представители.

Первым этапом перестройки отношений собственности явилась чековая приватизация. Главный документ, определивший содержание и порядок первого этапа приватизации,– Программа приватизации 1992 г. Ее содержание.

1. Программа запретила любые методы приватизации, кроме тех, которые были предусмотрены в ней самой. Тем самым был положен конец спонтанной и номенклатурной приватизации, т. е. растаскиванию госсобственности, по крайней мере, в наиболее наглых формах. Процесс был введен в какие–то законные, пусть и несовершенные, рамки.

2. В основу была положена быстрая и бесплатная приватизация большей части крупных и средних предприятий. Специальные списки определили предприятия, не подлежащие приватизации и подлежащие приватизации по решению Правительства. Остальные подлежали приватизации после подачи заявок. Всего могло быть приватизировано более 200 тыс. предприятий. Заявок к началу 1994 г. было подано около 126 тыс. Малая приватизация – продажа на аукционах за деньги.

3. Собственниками крупных и средних предприятий становятся открытые акционерные общества (ОАО). Законом предусмотрены и другие типы хозяйственных организаций, но для приватизации – только ОАО.

4. Приватизационные чеки (ваучеры) раздавались всем гражданам России. С августа 1992 г. было выдано 144 млн. ваучеров, на которые им предлагалось приобрести долю какого–либо предприятия, но как это осуществить, мало кто знал.

В принятой в 1992 г. постановке задача приватизации сводилась к тому, чтобы как можно скорее пустить с молотка все, что только можно – и прибыльное, и убыточное. Приватизировать самые успешные предприятия, конечно, весьма естественно, но надо разобраться, какими будут тенденции использования их производственного потенциала, когда они окажутся в частных руках. Кроме того, надо с предельной ответственностью подойти к вопросу о приемлемой цене продажи (и условиях получения государством соответствующих средств в бюджет). Этого не было сделано. Государство продавало очень многие предприятия просто за бесценок. Приводились аргументы в пользу того, что они не стоили так много, как получалось согласно оценкам остаточной части фондов или каким-либо иным способам расчетов. Логика здесь простая. Пусть фонды стоят, например, 1 млрд. руб. (грубо говоря, эта величина показывает, сколько в прежнем плановом хозяйстве было затрачено на их сооружение минус амортизация). Однако при этом может оказаться, что спрос на продукцию предприятия в новой экономической ситуации стал существенно меньше возможного объема производства: или она вообще никому не нужна, или часть потребителей отказалась от ее использования – из–за физической недоступности (скажем, газ есть, а трубы, в которую его можно подать, нет), из–за повышения транспортных тарифов (раньше апатиты возили с Кольского полуострова на Кубань, теперь это – разорение), или действуют другие причины в том же роде. В итоге предприятие с фондами, на которые была потрачена уйма денег, в общем- то успешно существовать не может, и нужны очень серьезные, даже радикальные меры, далеко выходящие за пределы возможностей данного предприятия, чтобы обеспечить его нормальную работу. Тогда, конечно, по остаточной стоимости его никто не купит.

Дело осложнялось коррупцией, которая родилась, конечно же, гораздо раньше самой радикальной реформы, быстро освоилась в новых обстоятельствах и научилась не только пользоваться новыми возможностями, но и создавать их. Установка на как можно более быструю приватизацию не оставляла времени (да не было и сил, т. е. достаточного количества грамотных и честных чиновников) системно проанализировать проблемы, найти хотя бы наименьшее из зол. Конечно, был необходим дифференцированный подход, а всякая дифференциация – дело долгое и трудоемкое, куда проще всех стричь под одну гребенку и косить одной косой. Такой подход как нельзя лучше соответствовал намерениям коррупционеров. В итоге в одной корзине оказались прибыльные и убыточные, передовые и устаревшие, обеспеченные сырьевой базой и необеспеченные ею и т. д. и т. п. А принципы, «мерки», способы действий и пр. задавались по нижнему уровню, т. е. по убыточным, устаревшим, необеспеченным. Это и было подлинной целью коррупционеров: самые прибыльные, новые и обеспеченные доставались «своим» именно по таким «меркам».

Таким образом, за бесценок было продано огромное количество предприятий – металлургических, химических и машиностроительных комбинатов, заводов по производству минеральных удобрений, предприятий стройиндустрии и т. д. Всякий раз, когда можно было зацепиться за какую–то проблему, которая осложняла жизнь предприятия, доказывалось, что оно стоит копейки, и оно за эти самые копейки продавалось (а когда проблемы не было, ее придумывали). Философия для публики здесь была та же самая, которая в принципе господствовала в российской радикальной реформе – лишь бы был рынок, лишь бы был частный собственник.

На самом деле все происходило в обход принципов настоящего рынка, поскольку его просто не было: формирование полноценного рынка требует времени, и было верхом наивности полагать, что он возникнет на следующий день после либерализации цен. Новые собственники были эфемерными, и, кроме мгновенной, в недели получаемой выгоды посредством обмана ротозействующего государства, их ничто не интересовало. Не задумываясь, они губили производственные системы. И то 50%-е падение производства, которое состоялось за несколько первых лет реформы, в значительной части обусловлено именно этим обстоятельством. Раздав за бесценок свою собственность и позволив новым владельцам фактически уничтожить часть мощностей, государство разрубило хозяйственные связи не только между Россией и странами СНГ, но, что еще более важно, внутри самой России. В за критическое положение были поставлены не только многие предприятия, но целые отрасли. Прежде всего это касается машиностроения, оно пострадало больше всех, – все подотрасли машиностроения, практически без исключений. Косвенно это был удар (через смежников) по неприватизировавшимся предприятиям оборонной промышленности, помимо катастрофического уменьшения госзаказа.

Государство от приватизации получило жалкие гроши, а население, естественно, – не более этих грошей плюс горький осадок от ваучеризации, которая, как многими и предрекалось, обернулась фарсом. К особенно активно приватизировавшимся относятся добывающие предприятия. Они ориентированы на экспорт, на рынке чувствовали себя хорошо, давали большой доход (непосредственно – нефть, алмазы – или через сопряженные производства первичной переработки сырья – черная и цветная металлургия). Здесь сама по себе приватизация была целесообразна, только ее нужно было иначе проводить. В данном случае ситуация очень специфична: приватизировались предприятия, которые эксплуатируют являющиеся государственной собственностью природные ресурсы. Однако об этой своей собственности государство как бы забыло. В ходе приватизации добывающих предприятий соответствующие природные ресурсы практически не оценивались. Закрепленные за предприятиями права пользования недрами новые собственники получили фактически даром. Видимо, этот акт дарения соответствовал чьим–то целям, ведь здесь не требовалось особой прозорливости, чтобы усмотреть этот компонент государственного интереса и предпринять хотя бы минимальные усилия для его удовлетворения.

Очень часто эту оценку приватизации опровергают таким возражением: у нас в стране не было денег, просто некому было покупать приватизируемые предприятия за приличные деньги. Поэтому все и продавалось за бесценок (бывали случаи, когда приватизированные цены занижались в 1000 раз). Но, опять–таки, а надо ли в подобных условиях все продавать? И нельзя ли было придумать схемы приватизации, при которых этот дефицит денег не так сильно бы сказывался?

Ваучеризация. Имелись ли альтернативные варианты? Но вернемся к приватизации. Уже затрагивался вопрос о том, был ли насыщен наш внутренний рынок инвестиционным капиталом настолько, чтобы можно было провести приватизацию по приличным ценам. И аргумент в пользу того способа приватизации, который был у нас реализован, состоит в том, что денег–то и не было. Не было инвестиционного капитала. Конечно, в 1991 г. у населения на сберкнижках лежало больше полутриллиона рублей, да еще неизвестно сколько в чулке. Но это были не деньги, а пустые бумажки, ничем не обеспеченные. Потому они и лежали, что на них ничего нельзя было купить – ни ширпотреба, ни инвестиционных товаров. Это были долговые обязательства обанкротившейся советской власти перед своими гражданами. Реформа просто аннулировала их, не дав никакой компенсации. С отсутствием инвестиционного капитала и уничтожением накоплений населения отчасти связано появление и последующее осуществление идеи ваучеризации.

Некую условно взятую стоимость (в рублях) фондов, подлежащих приватизации, поделили на численность населения РФ, тогда это было 150 млн человек. Получили некое условное число (10 тыс. руб.), никакого экономического смысла оно не имело и иметь не могло (его условность подчеркивалась даже идеологами ваучеризации). Потом напечатали 150 млн. бумажек, именуемых ваучерами, каждая из них предоставляла как бы право пользования соответствующей долей (одной стопятидесятимиллионной) всего приватизируемого имущества, и раздали по одному ваучеру всем гражданам, от только что родившихся младенцев до полностью неадекватных хроников. Что можно было делать с этими ваучерами? Предполагалось, что они в течение определенного времени (пока действительны) подлежат актуализации, т. е. каждый сознательный гражданин может свой ваучер (а также ваучеры своих еще или уже несамостоятельных родственников, иных родственников, друзей и т. п., короче, всех, кто доверит ему, передаст, подарит или продаст свои ваучеры) либо продать на рынке, либо вложить – сам или через посредников, так называемые ваучерные (приватизационные) фонды, в какое- нибудь предприятие и таким образом стать акционером, получить какое-то количество акций (в зависимости от их стоимости и рыночного курса ваучера) и право участвовать в управлении своей новой собственностью. На самом деле все это оказалось (как многие и предрекали) чистейшей воды туфтой. Значительное большинство российских граждан избавилось от ваучеров при первой же возможности. Если не говорить про инвестиционных дельцов, то именно эти люди поступили правильно. Потому что, как показало дальнейшее развитие событий, индивидуальный ваучер, вложенный в предприятие, ноль, а при продаже можно получить эквивалентное количество рублей.

Вторая часть граждан попробовала эти ваучеры куда–то вложить. И уже через год выяснилось, что почти все «адреса», куда вкладывались ваучеры, были мыльными пузырями. Они лопнули, и так называемые акции, полученные за ваучеры, оказались не более чем просто бумагой. Само собой разумеется, приватизационные фонды, аккумулировав достаточное количество ваучеров, целиком выкупали предприятия через подставные фирмы, а сами благополучно исчезали.

Наконец, третья (очень малая) часть граждан как раз и собирала эти ваучеры в очень больших количествах. И именно эти граждане, которые через мыльные пузыри получили фактически задарма ваучеры у двух других групп граждан, оказались с хорошим выигрышем. Потому что в конечном счете они стали собственниками предприятий – при мнимых затратах на приобретение. Но через ваучеры было приватизировано далеко не все. Приватизация проходила в несколько этапов, ваучеризация была первым из них. То, что осталось у государства, распределялось потом с помощью других механизмов. В частности, через аукционы, в том числе залоговые, через различные конкурсы и т. д. На всех этапах приватизации основное возражение против здравого смысла продолжало действовать: все идет за бесценок именно потому, что в стране денег у населения нет, даже наиболее богатые представители этого населения не в состоянии купить приватизируемое за приличную цену.

С 1994 г. начался второй этап приватизации и акционирования. Специфика этапа денежной (пост–чековой) приватизации в следующем. В целом ситуация в сфере приватизации во второй половине 1994–1996 гг. по своей неопределенности удивительно напоминала год 1991, когда уже имелись рамочные законы, но приватизация практически не шла, когда особое значение приобрел политический фактор (политическая воля в условиях политической неопределенности), когда резко активизировались лоббистские устремления и спонтанные приватизационные процессы, когда официальные декларации не имели под собой реальной базы. Вместе с тем есть и очевидные новые черты, которые стали, на наш взгляд, определяющими для понимания сути современного приватизационного процесса.

В 1992–1994 гг. игнорирование инвестиционной ориентации продаж предприятий в ходе приватизации легко оправдывалось чековой моделью, подчиненной иным задачам. Тем не менее с началом денежного этапа дилемма «инвестиции – бюджет» совершенно явно решена в пользу последнего. Во многом это было обусловлено конъюнктурными политическими мотивами решения краткосрочной тактической задачи. Отсюда становится очевидным и ключевой критерий выбора основного метода продаж вне зависимости от отраслей и регионов – максимизация доходов федерального бюджета.